Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А давайте дерганём его за свиной хвостик! – проорал один из этих отбросов общества, указывая на косичку китайца.
Старик пытался мучителей отпихнуть. Сморщенные его руки дрожали.
Освальд мысленно поблагодарил мудрого отца, научившего их с Дикки правильной боксёрской стойке. Даже и представлять себе не хочется, чем бы всё кончилось в ином случае. Негодяев-то было пятеро, а нас с Дикки всего лишь двое, и никто ведь не предполагал, что Элис сделает то, что сделала.
Не успел Освальд привести руки в полное соответствие с благородными правилами искусства самообороны, как Элис изо всех сил влепила оплеуху самому большому из мальчишек. А рука у неё тяжёлая. Освальд знает.
И оплеухой Элис не ограничилась. Схватив за грудки другого задиру, поменьше, она начала трясти его, как грушу, прежде чем Дикки засветил левой в глаз обидчику китайца, которому уже досталось от Элис.
Три остальных поганца напали на Освальда. Но трое против одного – пустяки для человека, который надеется, возмужав, побыть на свободе настоящим пиратом, хотя бы какое-то время.
Мгновение спустя на нас навалились уже все пятеро. Мы с Дикки провели несколько хороших ударов. И хотя Освальд не в восторге от того, что сестра его ввязалась в уличную драку, он вынужден признать: Элис оказалась очень полезной и обнаружила редкое проворство, дёргая противников за уши, выкручивая им руки, раздавая пощёчины и щипаясь. Вот только забыла, как бить с плеча, хотя я ей много раз показывал.
Битва бушевала, и Элис не один раз удавалось изменять расстановку сил в нашу пользу своевременным толчком или щипком.
Старый китаец привалился к стене и, тяжело дыша, прижимал жёлтую руку к левой стороне небесно-голубой груди, будто удерживая готовое выпрыгнуть сердце.
Сбив с ног одного драчуна, Освальд придавил его коленом. Элис пыталась оттащить в сторону двух других, насевших на Освальда сверху. Дикки метелил пятого.
И тут в бой влетел небесно-голубым промельком ещё один китаец. К счастью, этот выходец с Востока был не стар и ловок. Несколькими удачными, хотя и экзотическими, приёмами он завершил работу, начатую отважными Бэстейблами. Пятеро отвратительных драчунов дунули прочь по проходу и скрылись из виду.
Освальд и Дикки, восстанавливая дыхание, одновременно пытались выяснить, сильно ли им досталось. А Элис вдруг ударилась в слёзы и рыдала так, будто бы никогда уже и не прекратит.
Вот вам и слабое место девчонок. Вечно у них глаза на мокром месте. Даже если забудут на время, что они нежные создания, и ведут себя так же смело, как те, кому выпала честь принадлежать к сильному полу, всё портят презренным плачем.
Впрочем, не стану больше распространяться на эту тему. Как-никак именно Элис нанесла первый удар. К тому же, как выяснилось, поганцы расцарапали ей запястье и пинали по щиколоткам, а девочки и от меньшего плачут.
Почтенных лет незнакомец из далёких краёв очень много чего сказал соотечественнику на языке, которым, я думаю, пользуются в Китае. На слух это воспринималось примерно как «хенш-ли-чи». Затем молодой повернулся к нам и сказал:
– Милий маленький девоська. Кусосек цветы. Взять моя голова и ходить. То зе самое голова мой отец. Первый кусок мой родители-предок. Грязные белий дьяволы ему делать больно. Ви приходить. Хоросё драться. Вы мне осень нравиться.
Элис плакала слишком горько, чтобы ответить. К тому же мы никак не могли найти её носовой платок. Пришлось отдать ей свой. И тогда она наконец проговорила сквозь всхлипы, что не хочет ходить ни по чьей голове, а хочет домой.
– Это нехоросий место для маленький белий девоська, – сказал молодой китаец.
Косичка его была толще, чем у старика, и цветом волосы сына, густо-чёрные до самых корней, отличались от отцовских, подёрнутых сильной проседью. И если косичка у старика была тёмной, то потому лишь, что сплетена была не столько из волос, сколько из чёрных нитей, ленточек и тряпочек, заканчивавшихся чем-то зеленоватым. Лишь благодаря этому косички выглядели примерно одинаково у обоих.
– Мне лусе назад вести его. Безопасность, – сказал, указывая на своего отца, младший из восточных участников приключения. – Потом я и все вместе ви, – перевёл он взгляд на нас. – Сагать-сагать. Вести назад, откуда присли. Маленький белий дьявол ждёт вас по дорог. Идёмте? Нет. Не надо плакать, маленький девоська. Джон дать ей один предмета. Красивый-красивый. Идём говорить в леди-дом.
Мне кажется, он примерно что-то такое сказал. И мы это поняли как приглашение встретиться с его мамой, от которой Элис получит в подарок что-то красивое, а потом он выведет нас из этого опасного серо-коричневого места и проводит домой.
И мы согласились пойти с ним, понимая, что пятеро драчунов будут и впрямь караулить нас на обратном пути, и, скорее всего, с солидным подкреплением.
Элис наконец смогла взять верх над слезами. Справедливости ради должен отметить, что ей это удаётся куда лучше Доры.
Ну, мы и пустились в путь с китайцами. Они шли друг за другом, след в след, как индейцы, и мы делали то же самое, обмениваясь репликами через плечо.
Благодарные восточные друзья провели нас по множеству разных улиц, затем неожиданно открыли дверь ключом, стремительно затащили нас внутрь, и дверь захлопнулась.
Дикки невольно вспомнил «добрую» миссис Браун, похитившую примерно таким же образом Флоренс Домби[100], но Освальд ни на секунду не заподозрил новых знакомых в неблагородных намерениях.
Комната, где мы оказались, была маленькая, очень-очень странная и очень грязная, хотя говорить так, возможно, невежливо. Возле одной из стен там стояло некое подобие буфета, покрытого грязной вышитой скатертью, над которой возвышалась сине-белая фарфоровая фигура примерно в фут вышиной, очень толстая, с множеством рук и ног. Мне кажется, это был какой-то идол. Едва мы вошли, молодой китаец зажёг тоненькие коричневые палочки и поставил их тлеть перед истуканом. Полагаю, так воскуряют благовония.
Ещё в комнате была низкая тахта без ножек и подлокотников и стол, похожий на перевёрнутый вверх дном ящик, перед ним – ещё один ящик пониже, чтобы сидеть на нём за работой, а также детали курительных трубок, сломанные головки и мундштуки, ибо спасённый нами китаец зарабатывал себе на хлеб починкой трубок. Вот, пожалуй, и всё, за исключением запаха, заполнявшего комнату до отказа. Это была забористая смесь из душного аромата белых садовых лилий и вони жжёного жира,